Как ты, наверное, помнишь, достопочтенный читатель, близится уже год с того дня, как мне пришлось расстаться с любимым всем сердцем Окинавой, и вернуться на историческую родину. Тем не менее, память о той поездке я храню как величайшую ценность, а чтобы не утратить духовную связь с Окинавой и не растерять приобретённые там познания японского языка, я даже вступил в сообщество «Окинава-фото». И теперь, даже находясь за многие тысячи километров от архипелага Рюкю, имею я возможность созерцать любезные моему сердцу окинавские пейзажи.
А на саму Окинаву, как говорят, пришла зима, похолодало до +18º, и разнообразие чешуекрылых наверняка понесло серьёзные потери. По крайней мере, в прошлом году случилось именно так: чем ближе был декабрь, тем чаще вместо фотоохоты на прекрасных радужнокрылых созданий я отправлялся снимать что-нибудь другое: птичек, самолёты, а то и вовсе пейзажи. Не то, чтобы макрофотографу-натуристу зимой на Окинаве становится совсем нечем заняться, но круг возможностей сужается очень существенно. И тем удивительнее для меня было заснять среди зимы одну из тех бабочек, которых я всегда считал теплолюбивыми и уж точно не ожидал увидеть в середине декабря. А поскольку вчера тому снимку исполнился ровно год, сегодняшний рассказ я решил посвятить бабочке, на нём изображенной. Итак, встречайте: Papilio polytes!
シロオビアゲハ
Парк Гадзямбиру, Наха, Окинава, 14 декабря 2013г.
В англоязычном мире эта бабочка известна как «Common mormon», японцы зовут её シロオビアゲハ («сирообиагэха»), а вот русским именем этой бабочке обзавестись не удалось, поскольку российские зимы для нежных тропических «летающих цветов» чрезмерно суровы, и единственное место, где у нас их можно ими полюбоваться — выставки живых тропических бабочек. Этимология японского названия незамысловата: суффикс «агэха» означает принадлежность к семейству парусников. Первая же часть имени бабочки — «сирооби» — дословно оно переводится как «белый пояс» и очевидным образом отсылает к перевязи из белых пятен на заднем крыле самцов этого вида бабочек.
Интересный факт: в Японии семейство Papilionidae, известное нам как «парусники», носит название, никакого отношения к парусам не имеющее. Слово «агэха» происходит от японского глагола «агэру», означающего «поднимать» или «запускать воздушного змея», и «ха», которое переводится как «крылья». Не скажу точно, какой из этих двух смыслов «агэру» дал название этим крупным и заметным бабочкам, но парящие бабочки-парусники действительно очень похожи на традиционных азиатских воздушных змеев, вычурных и ярко раскрашенных.
С английским названием, «Common mormon», тоже всё просто: «common» говорит об обычности этой бабочки и широком её распространении, «mormon» же — явная отсылка к секте мормонов, которая в позапрошлом веке шокировала американскую общественность практикой многожёнства. Но чем же заслужили эти бабочки такое обвинение?
Причина, во-первых, в половом диморфизме, свойственном этим бабочкам, а, во-вторых, в разнообразии окрасок женских особей этого вида. Самцы Papilio polytes имеют всего один, весьма скромный вариант раскраски: чёрный с косой полосой из белых пятен на заднем крыле. А вот самки на вид гораздо разнообразнее: помимо «скромного» варианта, отличающегося от окраски самцов лишь парой небольших красных отметин на задних крыльях, существуют и более яркие формы, у которых переднее крыло высветлено, а заднее украшено крупными розовыми или оранжевыми пятнами. Не зная об этой особенности, можно принять самцов и самок Papilio polytes за два, а то и три совершенно разных вида. И вот кто-то из натуралистов прошлого, заметив, как самцы Papilio polytes интересуются совершенно разными внешне (хотя и принадлежащими к одному виду) самками, вспомнил о религиозном сообществе и окрестил бабочек в его честь. С тех пор мормоны с той скандальной практикой давно «завязали», однако имя бабочки уже успело разойтись по монографиям и поныне напоминает нам о нравах дней, давно минувших.
Кстати, настоящие мормоны на Окинаве тоже есть. Говоря «встречаются», я имел ввиду не абстрактный факт их наличия на Окинаве, а то, что мне доводилось общаться с ними лично. Однажды ранним вечером, то есть уже сильно после обеда, но ещё до заката, вздумалось мне поехать в «Камера-но китамуру», что расположена между станциями Ороку и Акаминэ рядом с монорельсовой дорогой. И вот стоял я себе где-то в районе спортивного парка Оонояма, ждал зелёного сигнала светофора, как к тому же перекрёстку подъехали на горных байках два молодых японца в странной одежде и поздоровались со мной по-английски. В любом другом районе Японии белая рубашка, чёрные «костюмные» брюки и велосипедный шлем, наверное, никого бы не удивили: редкий телерепортаж из Страны восходящего солнца обходится без нескончаемого потока «сарарименов» в тёмных костюмах и белых рубашках. Однако у Окинавы свой дресс-код. Чёрно-белую офисную униформу там носят исключительно на рабочем месте, а чтобы кто-то разъезжал в ней на велосипеде в тридцатиградусную жару, я такого не припоминаю. К тому же, хотя велосипедистов на Окинаве немало, к технике безопасности они относятся ровно с тем же пофигизмом, что и мы: велосипедные шлемы там практически никто не надевает. Так что теперь, почтенный читатель, ты понимаешь, отчего я нашёл странной их форму одежды.
Не будучи невежей, я поздоровался в ответ, только по-японски: если по четыре часа в день учить японский и вообще только им и пользоваться в повседневной жизни, английские слова не то, чтобы забываются, а просто пылятся без дела в дальних кладовых памяти, и извлечь их оттуда требует определённых усилий. Поэтому далее мы общались по-японски на традиционные в таких случаях темы: кто откуда родом и как оказались на Окинаве. Так я и узнал, что мои собеседники — мормоны с Хоккайдо, а на Окинаву приехали по волонтёрской программе. После чего меня пригласили на бесплатные курсы английского, вручили листовку с адресом и так же вежливо попрощались.
Поскольку в «Китамуру» и расположенный по пути «Aeon» я заезжал частенько, мне ещё пару раз доводилось повстречаться с мормонскими волонтёрами, у которых там, похоже, было излюбленное место. И всегда они были в неизменных чёрных брюках и белых рубашках — в цвет крыльев одноимённой им бабочки.
Однако вернёмся к нашим чешуекрылым. В Юго-Восточной Азии Papilio polytes совершенно обычен и встречается практически повсеместно, хотя в городской черте на глаза попадается заметно реже, чем на малонаселённых окраинах. Бабочка эта крупная без всяких скидок, с размахом крыльев до десяти сантиметров, однако яркостью красок воображение не поражает. Зато благополучно разводится в неволе и пользуется непреходящей популярностью в «домах бабочек». Замечу, что хоть и относят этих бабочек к семейству парусников, известных также как «хвостоносцы», «бесхвостые» экземпляры, по неведомым причинам родившиеся без своего главного украшения, среди них тоже встречаются.
Первое моё знакомство с этой бабочкой состоялось в марте 2012 года в Таиланде, когда я отдыхал на острове Ко Самет, который объявлен национальным парком и потому природа в нём относительно нетронута — насколько это возможно для острова, всё восточное побережье которого усеяно пляжами и застроено одноэтажными «экологическими» отельчиками. Тем не менее, главная местная достопримечательность — птица-носорог — там не перевелась, и однажды мне даже довелось её увидеть в одну из своих ежедневных фотовылазок. Каждый день сразу после завтрака брал я фотокамеру и отправлялся бродить по лесным тропинкам в поисках достойных запечатления макросуществ. Крупных чёрных хвостоносцев я заприметил сразу, однако поначалу мне с ними не везло, бабочки эти оказались до крайности подвижны и ещё более осторожны.
Неделю я гонялся за ними, не имея ни малейшего успеха прежде, чем небо смилостивилось надо мной. Бродя по лесным тропинкам с моноподом наперевес, я вдруг заметил, как крупная чёрная бабочка пролетела в сторону неглубокого оврага и исчезла в листве. Ни на что особо не надеясь, я спустился в овраг и обнаружил, что бабочка устроилась на отдых не так уж высоко и если хорошо постараться, подкрасться к ней на расстояние снимка вполне возможно. Балансируя на усыпанном сухой листвой склоне оврага, я осторожно просунул хобот объектива сквозь тропические заросли, нашёл ракурс, при котором бабочку не перекрывала бы ни одна из многочисленных веток и успел раз десять нажать на спуск, прежде чем ощутил, как в мои ноги впились десятки раскалённых игл. Глянув вниз, я обнаружил, что стою посреди оживлённой муравьиной тропы, а крупные жёлтые муравьи, немилосердно впиваясь мне в ноги, забираются всё выше и выше. Тут мне, конечно, стало не до бабочек. Стряхивая с себя муравьиные полчища, я ломанулся из оврага, как будто за мной черти гнались, попутно обзывая кусачих тварей разными обидными словами, которых по такому поводу я вспомнил немало, а если какие вспомнить не удавалось, придумывал на ходу. Вернувшись же домой и обильно полившись местным средством от комариных укусов, я скачал свежие фото на айпад и с удовлетворением отметил, что фотографии вполне удались, а моя фотоколлекция бабочек наконец-то пополнилась неуловимым чёрным парусником.
Papilio polytes.
Таиланд, Ко Самет, март 2012г.
Ещё через пару дней мне повезло сделать и второе фото этого вида бабочек, однако на этот раз в видоискатель попала уже самка, не такая свеженькая, зато более яркого окраса. На этом моё везение закончилось, и дальше я снимал уже совсем других бабочек.
Papilio polytes.
Таиланд, Ко Самет, март 2012г.
На Окинаве дела обстояли примерно так же: Papilio polytes на глаза иногда попадался, однако фотографировать себя не давал. Всего за месяц он создал себе репутацию существа пугливого, непостоянного и вообще для фотосъёмки неудобного: обычно эти бабочки даже не садились на цветы, а просто зависали в воздухе и, уцепившись длинными лапками за венчик, потягивали себе нектар прямо на лету. И если бы только это! Едва распробовав один цветок, они тут же бросали его ради другого, ни на одном дольше нескольких секунд не задерживаясь. В таких условиях успеть просто навестись на резкость было вопросом не столько навыка, сколько удачи, а полностью «заморозить» находящиеся в непрерывном движении крылья было не под силу даже выдержке в 1/500 секунды! Добавлю ещё, что в городской черте Нахи эти бабочки встречались нечасто, а куда именно за город лучше ехать за бабочками, я поначалу не имел ни малейшего представления.
В саду бабочек Рюгудзё
И вот 22 августа 2013 года я во второй раз отправился на север Окинавы, в Ямбару, специально ради посещения сада бабочек Рюгудзё. Огромное множество цветов привлекало столь же внушительное количество бабочек, среди которых Papilio polytes были в явном большинстве, числом превосходя даже вездесущих оогомадар. День тогда выдался солнечный и жаркий, бабочки были активны и непоседливы, но и я камеры не жалел и снимал, пока не опустошил батарею до самого дна. Большинство кадров, конечно же, ушли в корзину, зато среди оставшихся обнаружился снимок, подобных которому мне ранее делать не доводилось. После долгих лет и многих попыток мне наконец-то удалось запечатлеть парящую в небе бабочку, и даже не одну!
Влюблённые-бабочки
Другое удачное фото вышло не столь романтичным, зато героиню (точнее — героя, поскольку на фото мужская особь) нашей сегодняшней истории представляет во всей красе.
シロオビアゲハ
Сад бабочек Рюгудзё, Ямбару, Окинава, 22 августа 2013г.
И всё же идея снимать бабочек «на удачу» меня не особо вдохновляла. Удача — она дама переменчивая, и полагаться лишь на неё одну в столь важном деле, как натуристическая фотография, я не привык. К тому же, мне хотелось получить «парадное» фото, на котором бабочка была бы идеально резкой от головы и до кончика «хвостов». Как вы понимаете, для такого фото бабочка должна замереть в неподвижности и подождать, пока фотограф осуществит свой творческий замысел. Только вот как убедить тропическую бабочку посидеть спокойно хотя бы пять минут, если даже ради нектара насущного они не желают прерывать свои танцы в волнах ветра и солнца?
Едва вернувшись из Рюгудзё, я уже планировал новое путешествие, на этот раз в тематический парк «Okinawa World». Главная природная достопримечательность, вокруг которой раскинулся этот парк, конечно сталактитовая пещера Гёкусэндо общей протяжённостью около пяти километров, из которых для посетителей открыта лишь шестая часть. Однако там и кроме пещеры есть, что посмотреть: «Хабу-парк» (хабу — местная гадюка, единственный вид ядовитых змей, обитающий на Окинаве и, по совместительству, самое опасное существо на острове) со змеиным шоу и открытым вольером, где можно увидеть этих занимательных существ в непосредственной, но безопасной близости, Эйса-плаза, где раз в час проходит театрализованное представление со старинными танцами, «город мастеров», представляющий традиционные и современные окинавские промыслы, небольшой сад с тропическими фруктами и, разумеется, множество всяких ресторанчиков и сувенирных магазинов, где усталый путник может отдохнуть в тени кондиционера, поесть-попить и приобрести на добрую память какую-нибудь безделушку. В общем, поездка обещала стать интересной и насыщенной всем, чем угодно, кроме бабочек. Бабочек я не планировал и обычную свою макросотку на этот раз оставил дома, водрузив не её место штатный 17-55/2.8. Однако «на всякий пожарный случай» я всё же забросил в дорожную сумку NEX-5 с 30мм макрообъективом.
«Мир Окинавы»
И вот, и разглядывая летающих лисиц и змеек, скучающих за стеклом террариумов, я краем глаза заметил, как где-то сбоку скользнула и опустилась на землю крылатая тень. Оглянувшись, вижу: на поросшем влажным мхом краю дорожки отдыхает свеженькая, яркая (насколько этот эпитет применим к бабочке по большей части чёрного цвета) окинавская сирообиагэха, то ли собирая хоботком капельки влаги, то ли пополняя запас минеральных веществ в организме. NEX-5 тут же был извлечён из сумки и приведён в готовность номер один, а сам я опустился на колени и начал осторожно придвигать камеру к бабочке. В этот час близ змеиных вольеров царило безлюдие, что было и к лучшему: перспектива стать главным героем очередной легенды о «хэнна гайдзине», поколениями передаваемой из уст в уста, меня не прельщала. Тридцать сантиметров до бабочки — снимок, двадцать — ещё снимок , пятнадцать — снова снимок… И вот линза объектива замирает в десяти сантиметрах от насекомого, точка автофокуса выставлена по всем правилам, точно в глаз, однако бабочка как сидела, так и продолжает сидеть, не обращая ни малейшего внимания ни на писк камеры, ни на хлопанье затвора, ни даже на скрючившегося в полуметре от неё фотографа-натуриста, тянущего к ней свой фотоаппарат. Я не выдерживаю первым, очень уж больно впиваются в колени мелкие камешки.
Уже вечером, приняв душ и испив традиционную кружку искрящегося «Mitsuya cider», скачиваю снимки на айпад и просматриваю, что у меня получилось. Вопрос совсем не праздный, ибо широко распространённое мнение гласит, что макро с автофокусом снимать нельзя. Мнение это, правда, родилось в эпоху безальтернативности зеркальных камер, а с тех пор и воды утекло немало, и вообще техника шагнула далеко вперёд, однако преодолеть пропасть между неверием в зеркальный автофокус и доверием к автофокусу беззеркальному не так-то просто. Однако NEX-5 своё дело знает: брака по фокусу немного, гораздо больше снимков приходится отправлять в корзину из-за дрогнувшей в момент экспозиции руки или «подрезаного» краем кадра верхнего крыла. Выбираю из оставшихся семи снимков лучший, и вот, миссия завершена!
Papilio polytes.
24 августа 2013г., тематический парк «Okinawa World»
И всё бы хорошо, однако меня не оставляло чувство незавершённости. Да, Papilio polytes’ов «в профиль» и «в три четверти» я наснимал немало, а вот с раскрытыми крыльями — как-то не очень. Был, правда, снимок из королевского парка Сикинаэн, однако вспышка, разогнав вековой полумрак, сделала бабочку совершенно плоской, да ещё и вдобавок высветила неприглядный землистый фон. И я уже было смирился с тем, что уеду без фотографии этой бабочки с распростёртыми крыльями, но тут на Окинаву пришла зима, а вместе с ней и новое поколение этих парусников. Да, сирообиагэха умеет удивлять! Я-то всю жизнь полагал, что крупные парусники существа теплолюбивые, и даже наши сибирские махаоны и номионы подгадывают свой вылет ближе к середине лета, когда дневная температура стабильно переваливает за +25º. И вдруг, среди промозглых дождей и семнадцатиградусных морозов (а после многих месяцев тепла +17º на Окинаве именно так и ощущается) встретить кусочек тропического лета — разве это не удивительно? А уж если под рукой в этот момент окажется фотокамера, иначе, как чудом это и не назовёшь.
Случилось это так: проснувшись 14 декабря с ощущением скорого отъезда, подумал я, что всё ещё так и не побывал на холме, что высится на противоположном берегу Кокубагавы. Карта местности уверяла, что на вершине холма раскинулся парк Гадзямбира, стало быть, добраться туда будет несложно. Прихватив Canon с пристёгнутым 70-300/4-5.6L (ибо далее у меня были планы прокатиться до Сэнагадзимы и поснимать самолёты), я вскочил в седло велосипеда. Через полчаса, преодолев затяжной подъём и стреножив своего железного коня, я поднялся по зигзагам лестницы, и моему взору открылся парк. За пять месяцев я повидал немало окинавских парков, от исторических, заложенных ещё эпоху королей Рюкю, до небольших пятачков зелени, зажатых среди рядов бетонных коробок, куда окинавцы приходят отдохнуть после рабочего дня, погулять с детьми или покормить бродячих кошек, поскольку завести собственного домашнего питомца в Японии — роскошь, не каждому доступная. И всё-таки Гадзямбира от прочих виденных парков отличался весьма и весьма: вместо прихотливо извивающихся дорожек там царила рафинированная геометрия, а привычные мемориальные камни с надписями заменял таинственный монумент под названием «Лунный Орфей».
Парк Гадзямбира
Лунный Орфей
Впрочем, один мемориальный камень там всё же имелся, однако и он оказался не так-то прост: в постамент, на котором он покоился, был вмонтировал динамик, из которого раз в несколько минут раздавалась песня. К сожалению, причина и смысл данной инсталляции остались для меня загадкой: пояснительный текст из нескольких сотен кандзи выходил далеко за пределы моих познаний в японском.
Позже, найдя это место на спутниковом снимке, я сделал для себя ещё одно открытие: дорожки в центре парка проложены не абы как, а образуют рисунок в виде человеческого глаза, увидеть который возможно лишь с высоты.
Послушав музыку и поглядев на открывавшуюся с холма панораму Нахи, я направился по длинной дорожке, как будто предназначенной как раз для таких неторопливых прогулок в погожие дни посреди зимы. Погода стояла тёплая, спешить было некуда, так отчего бы не прогуляться? Однако крупная чёрная бабочка, бесцеремонно пересёкшая мой путь и устроилась на отдых в пяти шагах от меня, прервав размеренное течение моей прогулки. Распластав крылья, сидела она на листочке, всем своим видом как будто взывая: «Сфотографируй меня». Мог ли я пройти мимо такой возможности? Ну разумеется, нет! За считанные секунды я расчехлил камеру… Чем всё закончилось, проницательный читатель наверняка уже догадался, ибо лучшим из тех декабрьских фото я и открыл эту заметку.
Свѣтъ с Востока 
23.02.2015 в 16:52
Красота какая! Спачибо за заметки