Сегодня ровно год минул с той знаменательной даты, как я впервые в жизни ступил на благословенную землю Японии, и, соответственно, полгода с тех пор, как я её покинул, чтобы вернуться на историческую родину. Был ли среди этого полугода хотя бы один день, когда бы я не вспоминал об Окинаве? Нет, не было такого дня! Да и в человеческих ли силах позабыть об Окинаве, если довелось хотя бы единожды там побывать? К своему стыду вынужден признать, что едва я вернулся из прекрасного далёко, как меня со страшной силой заели трудовые будни, так что из всего окинавского цикла за прошедшие месяцы мне удалось разобрать, показать и рассказать лишь весьма скромную часть того, что, по моему мнению, достойно публикации. И вот подошла очередь поведать об одной из ярчайших бабочек Окинавы, украшающих своим присутствием все четыре времени года.
Не раз я уже отмечал, что японские имена бабочек, как правило, удачнее английских и русских, но сегодня речь пойдёт о бабочке, которой в Японии с именем «не повезло». Нет, имя у неё весьма приличное и не содержит ничего такого, что могло бы смутить приличную бабочку, будь она способна смущаться. Просто оно банально. Согласитесь, назвать красно-чёрную бабочку из семейства нимфалид «красной бабочкой-нимфалидой» — чистейшей воды формализм. А ведь именно так и переводится данное ей в Японии имя アカタテハ («акататэха»). Замечу, кстати, что родственная ей (и внешне похожая) репейница носит в Японии имя アカヒメタテハ— «Красная бабочка-принцесса», которое, несомненно, подходит ей больше, чем какая-нибудь «репейница» или вообще, извиняюсь за выражение, «чертополоховка». В других странах этой бабочке повезло несравненно больше: на латыни героиня нашей сегодняшней истории именуется «Vanessa indica», в англоязычной литературе она известна как «Red admiral», а в русскоязычной — как «Адмирал индийский». И, осмелюсь предположить, что быть целым адмиралом в далёкой, загадочной, но не слишком благополучной Индии всё-таки куда приятнее, чем всего лишь «красной бабочкой», пускай даже и в самой в Японии. Тем более, что речь идёт не о какой-нибудь ничем не примечательной красной бабочке, а о бабочке большой, яркой, красивой и широко распространённой по всей Юго-Восточной Азии. В общем, в данном конкретном случае я выражаю своё категорическое несогласие с японскими энтомологами и считаю, что им стоило бы проявить больше креативности, измышляя подходящее имя для этого вида.
На восьмой день пребывания на Окинаве, после того, как я благополучно разрешил проблему с потерянным чемоданом, предъявил себя в языковой школе, где мне предстояло учиться, получил «карточку резидента», в просторечии известную как «гайдзинка» и медицинскую страховку, обжил свою скромную японскую квартирку, обзавёлся велосипедом и немного осмотрелся, что, где и почём, пришло время проникаться окинавской культурой. Особой оригинальности, полагаю, я не проявил: подобно сотням, тысячам и миллионам туристов, посетивших Окинаву ранее меня, первым делом я отправился смотреть замок Сюри (во множестве туристических проспектов означенный как «Сюридзё», а кое-где даже и как «замок Сюридзё», что совсем уж тавтологично, ибо «дзё» по-японски и есть «замок»). Замок сей во времена, когда Окинава ещё не входила в состав Японии, служил главной резиденцией королевской династии, несколько столетий подряд управлявшей королевством Рюкю, расположившемся на одноимённом архипелаге. Во время Второй мировой войны замок, занимавший господствующую высоту, стал одним из укреплений для японской армии и во время боевых действий был полностью разрушен. Восстановили его лишь сравнительно недавно, уже после окончания американской оккупации и возвращения Окинавы в состав Японии. По сути, практически весь архитектурный комплекс Сюридзё — лишь реплика оригинального замка, а из «исторических» камней сохранился один лишь фундамент, который и сейчас можно увидеть через специальное стеклянное окно в полу «нового» королевского замка. Впрочем, на Окинаве мне не единожды бросалось в глаза специфическое отношение японцев к аутентичности исторических мест: если что-то не сохранилось или сохранилось не в лучшем виде, они частенько заменяли оригинал новоделом, лишь бы смотрелось красивее.
Замок Сюри снаружи…
…и внутри крепостных стен
Не последнюю роль в моём выборе сыграло и то, что в хитросплетениях автобусных маршрутов я тогда совсем не ориентировался, а до Сюридзё можно было доехать по монорельсовой дороге. Время я, правда, не рассчитал, на местности тоже не очень ориентировался, так что у ворот Канкаймон оказался только в начале седьмого часа вечера.
Ворота Канкаймон
Поскольку на территорию собственно замка последних посетителей запускают не позже шести, не оставалось ничего иного, как просто побродить по парку, раскинувшемуся внутри замковых стен, посмотреть на вечернюю Наху с высоты смотровых площадок и в следующий раз прийти пораньше.
Вечер над Нахой. Вид со смотровой площадки Сюридзё.
Именно так я и поступил, отправившись прогуляться вдоль крепостных стен, благо в середине лета даже на Окинаве темнеет не так уж рано. И вот, пройдя небольшой сад при замке и по аккуратной бетонированной дорожке направляясь к смотровой площадке на южной стене крепости, я заметил довольно крупную (хотя, конечно, далеко не такую крупную, как оогомадара) ярко окрашенную, хоть и уже потрёпанную жизнью, бабочку. Впрочем, не заметить её было бы непросто: бабочка уселась греться прямо посреди дорожки, раскрыв свои красно-чёрно-белые крылышки. Фотоаппарата у меня с собой не было, зато карман привычно оттягивал верный айфон. Способности к макрофотографии у айфона, конечно, далеко не выдающиеся, но я подумал: для «фото на память» о первой (и — откуда мне было знать, насколько распространена эта бабочка — вдруг, последней?) встрече с этим видом хоть какое-то фото всё равно будет лучше, чем никакого. Практики в съёмке бабочек на айфон у меня не на тот момент не было вовсе, и что из этого выйдет, я не имел ни малейшего представления. Тем не менее, я, изо всех сил стараясь ступать мягко, не делать резких движений и не задеть бабочку своей тенью, подкрался к ней, опустился на колени и сфотографировал, как умел.
Получилось, скажем прямо, не очень художественно, зато достаточно качественно для точного определения вида. Заглянув на okinawa-kaeru.net, мне не составило труда найти там фото точно такой же бабочки и выяснить, что среди исторических камней бывшей резиденции королей Рюкю мне встретился ни кто иной, как Индийский адмирал.
Выглядит индийский адмирал так, как будто его составили из двух достаточно известных в России видов: задние крылья у него самые что ни на есть «адмиральские», с красными перевязями, а вот передние он как будто одолжил у репейницы (на Окинаве, кстати, репейницы, хоть и нечасто, но тоже попадаются). А вот со сложенными крыльями адмирал, прямо скажем, не впечатляет: внешняя сторона крыльев у него довольно невзрачная, с неразборчивым узором из разноцветных пятен.
Индийский адмирал со сложенными крыльями.
Размером эта бабочка тоже от репейницы не отличается, встречается не то, чтобы на каждом шагу, но и редкой её не назовёшь, особенно если достаточно много времени проводить в парках с достаточным количеством камней или бетонных дорожек, на которых эта бабочка любит греться по вечерам. Другая характерная черта этой бабочки — сильная привязанность к «личной» территории, которую индийский адмирал ревностно охраняет, прогоняя всех прочих бабочек, какие только появятся в его владениях. И даже если случайно спугнуть адмирала с его излюбленного места, почти наверняка через несколько минут он вернётся и усядется точно там же, откуда его согнали. Вот эта-то особенность его характера, как я успел убедиться, немало облегчает жизнь фотографу-натуристу, задавшемуся целью получить фотографию бабочки данного вида. А убедиться мне в этом довелось при весьма замечательных обстоятельствах.
В начале октября нас в очередной раз распустили на каникулы, и, чтобы не сгинуть в пучине безделья и пива «Орион», я решил, наконец, посетить Мемориальный парк Мира (по-японски он называется «平和祈念公園», «Парк молитвы о мире»), раскинувшийся на юго-востоке Окинавы вокруг холма Мабуни, в 1945 году ставшего «высотой 89», где проходил последний рубеж обороны японских войск во времена битвы за Окинаву. Пообедав, я намазался средством от загара, в полдень оседлал свой байк и покатил на нём к мемориалу. Путь мой большей частью пролегал по каким-то забытым японскими богами сельским дорогами (покрытие которых, однако, было в отличном состоянии), в переплетении которых я бы неизбежно заблудился, если бы не закачанная заблаговременно в айфон карта местности. Проехав три часа под палящим солнцем и преодолев чрезмерное, на мой вкус, число подъёмов и спусков, я заметил издали снежно-белое здание, формой напоминающее факел, и догадался: цель моего путешествия уже близка. Припарковав велосипед и съев стаканчик мороженого, я оправился осматривать мемориал.
Здесь я позволю себе уклониться от главной темы моей сегодняшней, ибо Мемориальный парк Мира сам по себе достоин отдельного рассказа. Большинство парков на Окинаве невелики, и даже парк Сикинаэн, где отдыхал король Рюкю, можно пересечь пешком в любом направлении минут за десять. Этот же парк оказался огромен. Поначалу я взял неверное направление и минут десять шагал вдоль подножья холма, пока не упёрся в детскую площадку, расположившуюся в тени деревьев. Детей на площадке не оказалось, что и неудивительно — с ветвей свисали тенеты двухметрового диаметра, в которых поджидали добычу огромные пауки-кругопряды. Вернись я в детство, я бы тоже всячески избегал выбирать для игр места, отягощённые соседством с членистоногими монстрами, источающими мутно-жёлтые капли яд с хелицер.
Паук-кругопряд у себя дома. Не самый крупный и откормленный экземпляр, надо заметить.
Поскольку деревянная лестница, взбегающая на верх холма, оказалась перекрыта и украшена табличкой «проход воспрещён», пришлось вернуться к исходной точке и отправиться в противоположном направлении. Первое, что бросается в глаза, когда попадаешь в этот парк — конечно же, здание «Храма молитвы о мире», которое я и заметил, подъезжая к парку.
Храм молитвы о мире
Чуть дальше расположились террасами корпуса музея. Перейдя по мостику через небольшой пруд, мы оказываемся в лабиринте из гранитных плит, на которых высечены имена погибших в битве за Окинаву, общим числом около 240 тысяч, большая часть из которых приходится на местное население, как водится, оказавшегося «между молотом и наковальней» — в ходе боевых действий и его последствий Окинава потеряла едва ли не треть населения.
Мемориал с именами погибших во время битвы за Окинаву. Точнее, малая его часть.
Вопрос потерь в прошедшей войне на Окинаве и до сей поры весьма болезненный — когда в Токио решило переписать учебники истории, преуменьшив роль японской армии в принуждении населения к массовым самоубийствам в конце войны, закончилось это стотысячным митингом в Нахе (в которой всего-то 300 тысяч населения), а местное законодательное собрание потребовало у центрального правительства историю оставить в покое.
Следуя далее всё той же дорожкой, мы очень скоро достигнем круглой площадки, в центре которой расположен чёрный мраморный конус — «Краеугольный камень мира». С этой же площадки открывается замечательный вид на море.
Однако если не пересекать мостик, а повернуть направо и вверх, вы выйдете к мемориалам, воздвигнутым в память о погибших префектурами и различными организациями Японии. Мемориалов там не менее полусотни, от традиционного вида чёрных обелисков в память о погибших в битве за Окинаву корейцах (из иностранцев, воевавших на стороне Японии, корейцы составляли самую многочисленную группу) до замысловатых композиций, расшифровать символизм которых мне оказалось не по силам. Да что там, я и осмотреть-то их все не успел, хоть и задержался с отъездом на час против запланированного.
Часам к пяти я добрался до «Обелиска Зари» (黎明の塔), где шестьдесят лет назад располагался в подземных катакомбах штаб 32 японской армии. Именно здесь 23 июня 1945 года и совершил сэппуку командующий сухопутными войсками Мицуру Усидзима и восемь офицеров штаба. За прошедшие с тех пор годы холм успел покрыться густой растительностью, и ныне о кровопролитных боях напоминают только лишь памятники погибшим да алые крылья бабочек-адмиралов, облюбовавших эти места и ближе к вечеру слетающихся погреться на тёплой дорожке, ведущий к монументу.
Обелиск Зари
С того дня, как я повстречал в Сюридзё первого адмирала, с этим видом бабочек мне не везло — парк Нами-но Уэ они почему-то игнорировали, а единственный встретившийся мне в спортивном парке Манко экземпляр оказался потрёпанным и, к тому же, с раскрытыми крыльями фотографироваться не желал. А тут — такая удача — целых три или четыре ярких, свежих индийских адмирала, отдыхающих в предзакатных лучах. Разумеется, я тут же расчехлил предусмотрительно взятую вторую камеру с макрообъективом. Бабочки, видимо, пребывали в благодушном настроении, и не очень-то меня пугались. Гораздо больше проблем доставило мне их вздорное соперничество между собой: стоило на горизонте появиться «чужому» адмиралу или бабочке другого вида, как спокойно сидевшее чешуекрылое немедленно срывалось с места и буквально набрасывалось на чужака. Однако, как я уже говорил, единожды облюбовав место для отдыха, индийский адмирал обычно старается на него вернуться, так что гоняться мне за ними не пришлось. В очередной раз обнаружив, что в видоискателе вдруг стало пусто, я не бросался в погоню за беспокойным адмиралом, а просто терпеливо ждал, когда он вернётся и усядется в паре шагов от того места, которое только что покинул.
Красный адмирал с вершины холма Мабуни
Потратив не больше получаса, я наснимал пару сотен кадров с адмиралами, на чём решил остановиться и возвращаться домой, ибо время близилось к шести, солнце — к горизонту, а мне предстояло ещё три часа крутить педали прежде, чем я доберусь до своего скромного жилища.
Парк Мира с «Высоты 89»
Замечу также, что не одни лишь индийские адмиралы тяготеют к местам боевых действий. Есть на Окинаве ещё один вид бабочек, именуемый «синим адмиралом» (получившим своё название за лазурный цвет перевязей на крыльях), впервые встреченный мной всё в том же замке Сюри, а во второй раз — в мемориальном парке, разбитом на месте бывшей штаб-квартиры ВМФ Японии, что не менее удивительно и весьма символично. После этого индийские адмиралы изредка попадались мне на глаза по вечерам в тенистых аллеях спортивного парка Манко, где они, сложив крылья, отдыхали на стволах деревьев, а с приходом зимы объявились и в парке Нами-но Уэ. Там-то и довелось мне сделать последнюю перед отъездом фотографию этого вида бабочек.
Чем обычно занимаются люди в последний день зимних каникул в России? Наверное, вспоминают, как хорошо провели праздники и приготовляются к трудовым будням. Мне же оставалось пребывать на Окинаве всего три дня, и, поскольку погода выдалась не по-зимнему тёплая и солнечная, я, вернувшись с последнего занятия по японскому, решил посвятить этот замечательный день фотопрогулке по Нами-но Уэ. Неторопливо (ибо куда было торопиться?) поднимаясь по каменной лестнице, я вдруг заметил, что несколькими ступенями выше меня поджидала «красная бабочка». Видимо, узнав о моём скором отъезде в царство бесконечной зимы, она специально прилетела со мной попрощаться и напоследок подарить мне радость от ещё одного удачного фотоснимка. Наплевав на чистоту брюк и всякий прочий имидж, я склонился над ней на коленях и последующие пять минут самозабвенно фотографировал это прекрасное создание на память о солнечной Окинаве.
Прощание адмирала
Свѣтъ с Востока 
Для отправки комментария необходимо войти на сайт.